В середине 18 века первый историк Петербурга А.И. Богданов отмечал, что при заставе есть таможня, «которая записывает едущих всяких судов в Санкт-Петербург и осматривает безгласных товаров».
Со временем порядок работы петербургских застав менялся. Уже при Екатерине II, как свидетельствует ее кабинет-секретарь А.М. Грибовский, «часовые никого: не останавливали и ни о чем не спрашивали, да и шлагбаумов уже не было: выезд за долги из столицы не был запрещен, каждый получал от губернатора подорожную во всякое время, и без всякой платы, и выезжал из города, когда хотел». Но по старой привычке некоторые въезжающие и выезжающие считали необходимым себя назвать. Их имена вносили в реестр, который на следующий день обер-полицмейстер докладывал Екатерине.
При Павле I «вольница» была искоренена. На заставах въехавшего подвергалb длительному и томительному допросу. Выехать за черту Петербурга без подорожной грамоты было нельзя. Строгости в этом вопросе характерны также для правлений Александра I и Николая I. Никаких дежурных обывателей на петербургских заставах к тому времени уже кончен не было: караул несли офицеры и солдата. Необходимость «записываться» служила шутникам поводом для веселых, но рискованных шуток. В литературе описано немало таких шуток. Например, в начале 19 века компания петербургских лоботрясов оговорилась ездить через заставы, называясь разными фантастическими, смешными и хитрыми именами. В итоге их решено было задержать. Однако, на свою беду в этот день в город въезжал барон, тайный советник, сенатор Балтазар Балтазарович Кампенгаузен. Подъехав к заставе, он громко и во всеуслышание провозгласил свое имя и звание. «Ах, Валтасар? – переспросил предупрежденный о шутниках караульный, – а посиди-ка, Валтасар, в холодной!»
В похожую ситуацию попал гувернер Трико из Царскосельского лицея, который узнав что лицеисты Пушкин и Кюхельбекер сбежали в столицу развлечься отправился вдогонку за беглецами. Ожидая этого, Пушкин представился на заставе Александром Однако, а Кюхельбекер – Григорием Двако. Естественно, услышав от примчавшегося на заставу человеку, что его фамилия Трико, караульные сочли, что над ними издеваются и задержали беднягу.
Перебравший со спиртным Яковлев обычно принимался декламировать различные траедии и так увлекался, что воображал, что он и в самом деле их герой. Рассказывали анекдотическую историю: возвращаясь с попойки, на вопрос часового у заставы, кто он такой, артист отвечал, «Князь московский Дмитрий Донской». На другой день по апорту узнали, кто этот «московский князь», и, разумеется, намылили ему голову.
К середине XIX века городские заставы стали терять свое значение и караульная служба на них была во многом формальной. Офицер лейб-гвардии Преображенского полка князь Н.К. Имеретинский вспоминал: «У шлагбаума… кроме часового находился еще один солдат, но без ружья. Он подскакивал ко всякому проезжающему и возглашал: «Стой, позвольте спросить, откуда и куда изволите ехать?» На это проезжий или отдавал свой письменный вид или сам шел в караульный дом расписаться. Затем солдат возвращался с проезжающим и командовал часовому «Бом двысь», и экипаж проезжал. Если же проезжий появлялся на городском извозчике или на вопрос сторожевого отвечал, что «едет с дачи», тот пропускал беспрепятственно.
Списки проезжающих за подписью караульного офицера, по окончании караула, отсылались в ордонанс-гауз, причем вменялось в непременную обязанность каждому караульному офицеру тотчас же после смены являться в тот же ордонанс-гауз для проверки списков. Легко себе представить, что усталому офицеру, пришедшему домой в шестом часу пополудни, такая обязанность была просто невыносима. К счастью, в ордонанс-гаузе проживал наш общий благодетель, писарь Лысов. Вместе с рапортом посылался Лысову в особом пакетике традиционный «полтинничек», после чего казак привозил от Лысова ответ такого содержания: «Имею счастие известить дражайшую особу вашего благородия, что рапорта получены, и вы завтрашний день беспокоиться не извольте»… Кто не присылал «полтинничка», тот ездил и после смены, и на другой, и на третий день, да ещё наживал страшных хлопот, потому что в рапортах о проезжающих заключался обильнейший материал для всяких придирок. На стенах караульного дома караульного дома каждой заставы висели три или четыре списка в рамках под стеклом. То были длиннейшие списки опальных, которым был запрещен въезд в столицу. Но ведь каждому изгнаннику стоило только остановиться на версту от заставы, сесть на городского извозчика и объявить, что «едет с дачи», и его бы пропустили без дальнейших расспросов».
После постройки железных дорог, связавших Санкт-Петербург с другими регионами страны, во второй половине XIX в. заставы были ликвидированы.