Происхожу я из крепостных крестьян. Родился в 1875 г., и четырёх лет лишился отца. У матери нас было шесть человек детей. Самому старшему было 12 лет. Отец не оставил никаких средств к существованию; земли было только один надел, и поэтому ежегодно чувствовался недостаток в хлебе. Мать отдавала нас на лето в пастухи. Я на девятом году уже пас скот; за что и получал рублей 8–9 в год.
В это же самое время мать хлопотала, чтобы меня приняли в земское училище, которое находится в нашем приходе и которым заведовал приходской священник, но так как у матери не было средств дать взятку священнику, то меня, сына бедной вдовы, не приняли и в школу. Священник по этому поводу говорил матери, что бедным не нужна наука, что она даже вредна им. Такими советами он обыкновенно наделял всех бедняков, пуская в ход даже запугивание, говоря, что все ученые не почитают старших, начальников и родителей и не попадут в царство небесное…
Когда мне был 11 лет, сгорела наша деревня, и в том числе и все наше маленькое хозяйство. Таким образом мы остались совершенно без крова и пищи, в полном смысле нищими, и целый год пришлось кормиться именем Христовым.
На 14 году меня отправили в Петербург.
Мой брат старше меня на 4 года, за один год раньше был отправлен Петербург торговать бутылками, тряпками и костями (тряпичник). Вот и я в Петербурге безграмотный, не знающий ни одной цифры и не умеющий отличить двухкопеечную монету от трёхкопеечной. По прописке паспорта — торговец, нужно иметь от городской управы право на торговлю (жестянку — 3 рубля). Каждому ясно, что в таком возрасте и с таким воспитанием я мог только кормиться, но помощь принести в дом матери не мог.
На втором году моей петербургской жизни меня определили в бутылочный склад мальчиком на жаловании 25 рублей в год, а через полтора года я снова стал торговцем (тряпичником), хотя я ненавидел и пренебрегал это занятие, тем более, что мы несем побои от дворников. Иногда они бьют бутылки, которые покупаешь у прислуг, так как считают нас ворами.
На 18 году от роду у меня явилось сильное желание учиться, хотя бы только читать печатное. На квартире был грамотный землячок, запасной солдат, который согласился показывать мне буквы. Купив азбуку с картинками, я начал учиться, мало прибегая к помощи солдата, так как он был слишком серьезный человек и не верил в успех моего учения. Я должен сказать, что мне немало помогли вывески на торговых заведениях.
В течение 4 месяцев я выучился читать. Весной же того года я должен был ехать домой в деревню пахать землю. Из-за этого мое ученье кончилось и началось другое, т.е. пахать, хлеб сеять и косить. Счастливы те, у которых есть учителя, т.е. отцы, какого у меня не было в это время. Надо было быть внимательным, кто, что и как делает — на каждом шагу не напросишься…
По приезде в Петербург вторично я занялся тем же делом, а через 6 месяцев поступил на завод в Колпино. С первоначала к подрядчику возить уголь в мастерские в вагонетках, в которые вмещается по 50 пудов. По два человека на вагонетку — каторжная работа, плата — 1 рубль.
Потом поступил в казну — т.е. сталеплавительную мастерскую завода, где получал 30–35 рублей за 30 рабочих дней — по 12 часов день. Физически тяжелая работа, принимая во внимание непосильный жар от печей и плавки, одежда горит, собственная кожа лопается так, что в течение года несколько раз спадает с лица, которую заменяет новая, но все же сильная краснота никогда не покидает лицо. Во время работы одежда всегда мокрая от поту, а когда высохнет, то образуется слой соли бурого цвета, и от этого блуза и брюки делаются жёсткими, словно сшитые из еловой коры.
Такая работа требует от человека большой привычки и физического здоровья.
В летнее время, т.е. в жаркое время года рабочий таковых мастерских охлаждается только водой со льдом. В течение 12 часов выпивает два ведра воды.
Проработав 1 год и 6 месяцев, я уехал на родину к призыву воинской повинности и был принят 1897 г. 15 октября и назначен в Петербург в гвардию. При разбивке главнокомандующего великого князя Владимира Александровича назначен в Лейб-гвардии Московский полк. Попал в 13 роту, где фельдфебелем был А.И. Кушнарев, георгиевский кавалер 3-й и 4-й степени сроком службы 1865 года, алкоголик. Он пользовался большим доверием полкового начальства и был властителем в роте.
Мне сразу не повезло. Во мне он увидел неблагонадёжного. По его выражению, вредны те люди, которые много видят. Такового г. фельдфебель видел и во мне. Поэтому мне невольно пришлось ретироваться от строевой службы с помощью г. полуротного командира офицера. Во-вторых, остаться в строю, т.е. в роте, было против моих материальных и нравственных сил. Ротный командир всецело хотел, чтобы я оставался в роте, и приготовить из меня унтер-офицера, но получить такового — нужно ладить с фельдфебелем, а чтобы ладить, нужны деньги, а денег я имел мало, да мне было противно заслуживать и подлаживаться к фельдфебелю-алкоголику.
И я ретировался (по болезни) благодаря отсутствию ротного командира и по протекции полуротного-офицера.
Я был командирован в солдатскую лавочку продавщиком. Заведовал ею г. Н. Через 1 год 6 месяцев я был уже старшим полковой лавочки и занял должность старшего унтер-офицера. Но остался в звании рядового до конца службы частью оттого, что не был в учебной команде, частью благодаря ротному командиру.
Уволился в 1901 году 20 августа с двумя аттестатами: отличного поведения и серьезно относился к обязанностям службы.
За то только спасибо, что в запас пошел не строевым, что и считаю важным для запасного солдата, так как нестроевой не отбывает повторения.