Каждый раз Андрей Романович садился за свой письменный стол с намерением начать писать большой роман. Он постоянно начинал его, но всякий раз случалось одно и то же. Роман превращался в прелестную маленькую вещицу, которая была талантлива и красноречива, но не была большой роман.
Андрей Романович был не высокого, как чудотворец у Хармса, роста, а напротив – росту среднего, наружности самой обыкновенной, характера, зато, очень скверного. Он жил в своей двухкомнатной квартире, и одну комнату сдавал доброй и в возрасте женщине, приехавшей на заработки из соседней страны. Зарабатывала она их, делая массаж, не брезгуя, правда, и всем остальным. Андрей Романович разрешал ей не платить за комнату, но велел кормить его, вести учет деньгам и хозяйству, служить личной секретаршей, а ещё он часто засыпал, уткнувшись в теплые места своей хозяйки, спокойный и довольный.
Писатель из Андрея Романовича вышел не самый хороший. В молодости он подавал надежды, его крестили то вторым (третьим, четвертым) Чеховым, то кем-то ещё не менее значимым, его начинали печатать, писали о нем статьи, и всё просили его остепениться. Дело в том, что Андрей Романович писал короткие рассказы и в них всегда вставлял что-нибудь глупое и несбыточное, или непонятное и неприличное. Поначалу это многим показалось оригинальным. Нашлись даже люди, которые говорили, что молодость прекрасна, и перед нами большой писатель, надо только подождать! Но годы шли, а Андрей Романович всё так и писал короткие рассказы (которые, по правде говоря, действительно были и остаются шедеврами) и, как это часто случается, постепенно всем надоел и всех разочаровал. Его перестали считать надеждой русской прозы, в нем взыграло самолюбие, и он, сказав «Ах так?!», лет пять специально ничего не писал, стал работать где-то грузчиком, а в свободное время только и делал, что пил водку и предавался разврату. По истечении пяти лет Андрей Романович, весь испитый, но необыкновенно крепкий и жилистый, решил сменить образ жизни, отрастить бороду и написать, наконец, книгу, которая потрясет всех и покажет, кто такой Андрей Романович Вонлярлярский на самом деле!
Каждый раз Андрей Романович садился за свой письменный стол с намерением начать писать большой роман. Он постоянно начинал его, но всякий раз случалось одно и то же. Роман превращался в прелестную маленькую вещицу, которая была талантлива и красноречива, но не была большой роман. «Это черт знает на что похоже!» – сердился Андрей Романович и звал Дарью Фёдоровну. «Дашка, чаю мне, да покрепче!» – орал он из комнаты, но Дарьи Фёдоровны дома оказывалось не всегда, и тогда это злило Андрея Романовича дополнительно. Он начинал скидывать со стола бумаги, выкидывать в окно цветы в горшках, биться головой о стену, а потом, послонявшись по пустой квартире и достаточно намаявшись, ложился спать и спал, бывало, по целым суткам. Если же Дарья Фёдоровна была дома, она заботливо приносила чай, делала Андрею Романовичу расслабляющий массаж головы, после которого тот обычно тянул Дарью Федоровну в спальню, а потом, как ни в чем не бывало, снова садился за стол. Исписав, однако, гору бумаги, но так и не придумав роман, Андрей Романович не начинал уже кричать, а отправлялся гулять, по пути занося эту гору без всяких правок и перечитываний знакомому редактору и ценителю прозы Андрея Романовича, который сам исправно доделывал и печатал её, приплачивая автору кое-какие деньги.
Такое житье продолжалось уже достаточно длительное время, и Андрей Романович понимал, что не напиши он роман сейчас, придется признать, что писатель из него никудышный. А так как Андрей Романович был абсолютно уверен в обратном, то никак не мог понять, почему же, черт возьми, этот роман всё не напишется. В очередной раз сев за стол, он решил не вылезать, пока не напишет целую главу романа, вместив в неё так много всего, чтобы уже никак нельзя было урезать и ограничиться маленькой вещью. Итак, думал он, напишу-ка я про сочинителя, который никак не может написать роман, а всё пишет какую-то дрянь и мелочь. И, не раздумывая более ни минуты, Андрей Романович с чудовищной скоростью стал писать.
Жил на свете сочинитель, который сам себя считал писателем великим, тогда как на самом деле был средней руки. И вот у него был отец, который рос в глухой совсем деревне! – «Да, надо сразу навертеть всякого!» – радовался Андрей Романович, от удовольствия даже подпрыгивая на стуле. – И была в той деревне начальная школа, состоящая из двух комнат, восьми парт и двух учительниц: Марьи Ивановны и Марьи Михайловны. Учеников в той школе было человек двенадцать, а классов – четыре. И вот в одной комнате сидели первый и третий классы с Марьей Ивановной, а в другой – второй и четвертый с Марьей Михайловной. Учительница давала задание одному классу, состоящему из, Господи, двух-трёх человек, и пока те занимались, объясняла что-нибудь другому классу. В дальний класс можно было попасть только пройдя через ближний, а туалет находился на улице. Поэтому, когда дети из дальнего класса спрашивали «Можно мне в туалет?» (тогда ещё не говорили, как сейчас принято, «Можно выйти?»), и им разрешали, дети из ближнего класса, в котором к тому же сидели четвероклассники, готовились к встрече, кидались всяким ненужным сором, пихались в бок и гыкали. А под новый год у коллектива учащихся воплощалась такая традиция: мальчики-четвероклассники должны были ехать на лошади за елкой. И проваливаясь в сугробы, рубя елку выше и тяжелее себя, они взваливали её на телегу и везли из лесу в школу. А когда закончились эти четыре класса, отцу сочинителя пришлось одному ходить в новую школу за 5 километров в один конец каждый день. И ничего! Такие были люди – не то, что сейчас.
«О чем это я?» – спросил сам себя Андрей Романович и перечитал написанное. – «Да-с, ладно, продолжу!»
И вырос у такого отца сочинитель совершеннейший оболтус. Умел кое-как писать слова по бумаге, остального – ничего не умел. В молодости он подавал надежды, его крестили то вторым (третьим, четвертым) Горьким, то кем-то ещё не менее значимым, его начинали печатать, писали о нем статьи, но всё просили его остепениться. Дело в том, что писал он короткие рассказы и в них всегда вставлял что-нибудь глупое и нелепое, или непонятное и неприличное. Поначалу это многим показалось оригинальным. Нашлись даже люди, которые говорили, что молодость прекрасна, и перед нами большой писатель, надо только подождать! Но годы шли, а он всё так и писал короткие рассказы (которые, по правде говоря, были так себе) и, как это часто случается, постепенно всем надоел и всех разочаровал. Его перестали считать надеждой русской прозы, в нем взыграло самолюбие, и он, сказав «Ах так?!», лет пять специально ничего не писал, стал работать где-то грузчиком, а в свободное время только и делал, что пил водку и предавался разврату.
«Какой глупый у меня получается писатель!» – подумал Андрей Романович и продолжил.
По истечении пяти лет Фёдор Вонлярлярский (так его звали), весь испитый, но необыкновенно крепкий и жилистый, решил сменить образ жизни, отрастить бороду и написать, наконец, книгу, которая потрясет всех и покажет, кто он такой на самом деле! Каждый раз он садился за свой письменный стол с намерением начать писать большой роман. Он постоянно начинал его, но всякий раз случалось одно и то же. Роман превращался в прелестную маленькую вещицу, которая была талантлива и красноречива, но не была большой роман.
«Ах ты! Опять закругляется!» – увидел вдруг Андрей Романович и, насколько хватило горла, заорал: «Дашка, чаю мне, да покрепче!» Дарья Фёдоровна по счастью оказалась дома, и уже через минуту принесла чай.
– Что тут у Вас опять, Андрей Романович? – спросила она, запуская пальцы в его волосы.
– На вот, почитай, – оттаивал он, прихлебывая чай.
– Вздор какой-то написали, – оценила Дарья Фёдоровна. – Что это за фамилия такая: Вонлярлярский?
– Сейчас я тебе покажу вздор, – отвечал, вставая из-за стола, Андрей Романович, ухватываясь за Дарью Фёдоровну и таща её в койку.
*****************************
*****************************
– Вонлярлярский, – говорил он наставительно, лежа голый на кровати и наблюдая, как одевается Дарья Фёдоровна, – это русская дворянская фамилия. История ее любопытна. Предки Вонлярлярских были выходцами из Германии, где именовались по своему владению von Laar — “из Ляра”. Перейдя на службу в Польское королевство, фон Ляры прибавили к фамилии польский ее перевод и стали писаться фон Ляр-Лярски. С 1655 года они служили русскому царю и стали Вонлярлярскими. Поняла?
– Я-то поняла. Сочинителю Вашему совсем не подходит такая фамилия.
– Так у меня же, дура, такая точно фамилия! – рассвирепел вдруг Андрей Романович.
– Ну Вы же большой писатель, а он – средней руки.
– И что дальше? – не понял Андрей Романович.
– А ничего! Шли бы Вы уже к Кнышеву! Вон сколько бумаги накопилось! – вспылила Дарья Фёдоровна и пошла в кухню готовить.
– И пойду! – крикнул ей в ответ Андрей Романович, быстро оделся, сгреб всё, что было на столе, и отправился избавляться от бумаг к Кнышеву, редактору и большому ценителю прозы Андрея Романовича.
P.S.
Алексей Петрович Кнышев, получив охапку бумаги, некоторое время разбирал её, а затем плюнул и издал в том точно виде, каком прочитал сие читатель.