У сетевой интеллигенции до сих пор горит от “советских людей”. Я бы не делил отдельно советского и российского человека. Советский человек – суть производное от дореволюционного российского. Всё плохое в советском от того, что с ним слишком быстро провели модернизацию, вырвав его из крестьянской общины и отправив жить в чужой, враждебный город. И хорошее – тоже из той общины. А у сетевой интеллигенции прям проповедь академика Лысенко: из любого биологического организма можно за короткий срок “воспитать” новый вид. Т. е. советским селекционерам надо вручать Нобелевскую премию по биологии, что за 1-3 поколения воспитали новый вид человека. Но нет, такого не бывает. Советский человек – продолжение дореволюционного.
Как известно, до Революции 80% населения составляли крестьяне. Ещё 10% полукрестьяне – рабочие и мещане, у которых наряду с городским заработком был ещё побочный и сельский. Грубо говоря, муж работал на заводе, а жена содержала корову, огород и сад. Даже в Москве до 1960-х где-нибудь в Лианозово или Тёплом Стане люди вели такой образ жизни.
И вот ошибка сетевой интеллигенции выводить образ эталонного дореволюционного русского из оставшихся 10% населения. А именно они в наибольшей степени были выбиты Революцией, Гражданской и репрессиями. И преобладающим типом стал – крестьянский. Ну или посадский (человек в переходе из крестьянина в горожанина).
Какие основные черты русского крестьянина, которые являются преобладающими и у нынешнего российского человека?
1) Уравниловка. 400-500 лет жизни в крестьянской общине наложили отпечаток на менталитет россиянина. Отсутствие частной собственности на землю, круговая порука, общинные работы. Община избавлялась от “слишком умных и деловитых” (“кулак-мироед” представлялся большей опасностью, чем помещик; мироеда жгли, заставляли уходить на выселки, сами они уезжали из деревни по столыпинской реформе). И от самых “глупых и девиантных” – сдавали в рекруты, изгоняли из общины.
2) Низкий уровень доверия отличает эталонного россиянина. Но это – к чужим. К семье, к ближнему кругу у россиянина вполне нормальный уровень доверия. Таковым он был и у общинного крестьянина. Подчас за всю жизнь крестьянин не видел и десятка чужих людей. Весь круг его общения вне общины – священник, помещик, урядник, изредка чиновник из города. Врач и учитель, появившийся в конце 19 века, уже вызывал настороженность. Врача могли избить и убить, считая, что он напускает холеру и голод.
Остальные чужаки вызывали закономерное подозрение. В глухой деревне это был потенциальный разбойник, цыган-конокрад или шайка дезертиров. От чужого крестьянин почти никогда ничего хорошего не видел.
3) Жизнь без государства (и без города). Хозяйство крестьянина было натуральным или полунатуральным, в город (правильнее взять его в кавычки, для большинство это был уездный “город” с полусельским образом жизни; но там была ярмарка и рынок) почти не отлучался. Государство для крестьянина выражалось в отдаче сыновей в армию и вере в царя. Больше ни плохого, ни хорошего от государства он не видел. Какая-то волокита шла через помещика – он и был их властью, или через сельского старосту. Суды были свои же, сельские.
Отсюда и сегодня у среднего россиянина доверие только к президенту (царю), все остальные институты (СМИ, парламент, суды и пр.) пользуются тотальным недоверием.
4) Неспособность к регулярному труду. Исходит из сельского графика: 5 месяцев адской работы (май-сентябрь), 7 месяцев лежания на печи.
Достаток крестьянина выражался не в материальном благополучии (частной собственности на землю всё равно нет), а в уменьшении ломовой работы.
(Ну и ещё можно написать с десяток пунктов. На этом пока остановимся).