– В чем, на ваш взгляд, наше главное приобретение и главная потеря за послесоветское время?
– Главное приобретение – мы перестали мифологизировать потребление. Колбаса – это больше не символ благополучия, а просто еда, к тому же вредная. Никто больше ради колбасы Родину (или то, что от нее осталось) не продаст. Главная потеря – мы потеряли историческую перспективу, чувство исторической правоты и до сих пор не нащупали какой-то новый проект, который нам бы это чувство вернул.
– Капиталистическая экономика явно у нас не тянет – хотя в иных странах показывает чудеса. Это органическая несовместимость России с капитализмом – или вредительство конкретных чиновников, недавно отказавших Путину в возврате наших компаний из оффшоров в юрисдикцию РФ?
– Капитализм у нас не самый лучший, но и не самый худший. Не Швейцария, но и не Зимбабве. Учитывая катастрофическое течение нашей истории за прошедшее столетие, на большее нам было бы трудно рассчитывать. Другое дело, что сущность нашего «перехода от социализма к капитализму» (вместо обещанного коммунизма) была не столько экономической, сколько нравственной: это было торжество худших людей над лучшими. Никакой революции против этих худших людей у нас не было, поэтому остается надеяться на постепенное эволюционное рассасывание их власти над нами. Мне кажется, этот процесс идет, хотя, к сожалению, не так быстро, как хотелось бы.
Вообще же капитализм многообразен, его «эталон» изменчив, если вообще существует, а в российском историческом контексте капитализм вообще был понят скорее как «не-социализм», чем как нечто позитивно выраженное, так что нам еще предстоит найти свою наиболее подходящую модель этого «не-социализма». А вот социализма, по-моему, уже мало кто хочет.
– Одобрили бы вы возврат смертной казни для высших лиц, чье воровство или предательство нанесли крупный ущерб стране?
– Я против смертной казни. Тем более нелепо было бы ее вводить ради этой цели. Если теперь воры или предатели избегают уже установленных для них наказаний, то из чего следует, что к ним будет применяться высшая мера? Не получится ли так, что вместо них государство будет легально убивать обычных людей?
– Народ России фактически пал сегодня на колени перед олигархами, выкачивающими его кровь в оффшоры. Можно ли – и как – поднять его с этих колен?
– Это не та фразеология, которая мне нравится. Наш народ не стоит на коленях, он просто живет своей жизнью – кто-то выживает, кто-то преуспевает. Так что и поднимать никого ни с чего не приходится. Олигархи, о которых так много говорили еще лет пятнадцать назад, сегодня выведены за психологические скобки. По сути они превратились в разновидность чиновников, и вопрос о миграции их капиталов есть часть общего вопроса об эффективности государства. Нашу кровь государство – а не частные богатеи – превращает в американские ценные бумаги. Как к этому относиться? Нам продолжают говорить, что иного пути нет. Это звучит абсурдно, но некоторые продолжают веровать.
– Почему, по-вашему, всенародный любимец Путин держит при себе всенародное посмешище Медведева?
– По нашей квазимонархической Конституции вопрос о председателе правительства решает не народ, не пресса, не парламент. Его решает президент. Значит, президенту нужен именно такой человек. С одной стороны, этот человек доказал свою преданность. Медведев получил высшую власть под честное слово и вернул ее, своего слова не нарушив. Много ли было таких людей за всю историю, от шумеров до наших дней? С другой же стороны, при всей своей смешной репутации Медведев был при Путине рабочей лошадкой с 1999 года, когда возглавил аппарат правительства. Я убежден, что он не ноль. Возможно, ему кажется целесообразным время от времени прикидываться шутом. А может, просто не думает о пиаре.
– Если не Путин, то кто? Можете назвать хоть одну фамилию?
– Не могу и не хочу. В марте или апреле 1999 года никто не назвал бы фамилию «Путин». Это во-первых. Во-вторых, наша политическая жизнь протекает в контексте Путина, и пока Путин остается решающим и неустранимым фактором, можно говорить лишь о кандидатах в новые путины. Это не самый интересный разговор. Это разговор о том, чья фамилия и чья прическа нам больше нравится: Дюмина, Тюрина, Тютина или Петина. Замена персоналии – ничто без изменения структуры власти.
– Крайне обострившийся сейчас естественный отбор, когда всяк выживает или умирает в одиночку без надежды на советскую подушку безопасности – это жестокое спасение или погибель для России?
– Это не противоречащие друг другу моменты. СССР погиб, потому что превратился в Муми-долину, где можно было не думать о будущем, ничего особо не делать и петь песенки под гитару. Мне нравится то, что делает с русскими естественный отбор. Здоровее жить начали, пить стали меньше. Меньше стали верить на слово аферистам. Но поскольку в обществе всегда есть люди, которым объективно не повезло – а завтра мы с вами можем оказаться такими людьми, – то должна быть и подушка безопасности. И мне больно смотреть на ликвидацию тех бесплатных учреждений, которые органически неэффективная советская экономика почему-то могла поддерживать.
– Свободные выборы у нас – раздолье черного нала и криминала. Региональные фильтры и прочая регламентация – раздолье административного произвола. Могут ли в России быть честные выборы – и при каких условиях?
– А что такое честные выборы? Наверное, такие выборы, на которых кандидаты имеют равные возможности? Но такое недостижимо нигде. Всегда у кого-то больше обаяния, у кого-то денег, а у кого-то административного ресурса. И в США так. Но в США умеют делать выборы непредсказуемыми. Это убеждает людей настолько, что они готовы назвать такие выборы честными. А вот в Германии непредсказуемости зачастую не получается, но это не делает тамошние выборы менее равными или менее честными.
Двухпартийная система в США хороша тем, что обе партии – правящие. Они сражаются лишь за перераспределение пирога власти – чтобы, скажем, она распределялась между демократами и республиканцами не 70/30, а наоборот, 30/70. Мы упустили возможность формирования такой системы в конце девяностых, когда был ликвидирован «красный пояс». Значит, теперь для этого нужно ждать следующего крупного раскола элиты. Что, впрочем, чревато потрясениями.
– Кого бы вы назвали в числе двух-трех величайших деятелей за всю историю России? Понятно, что их море – но есть такие, кого Ваше сердце готово принять безоговорочно?
– Я бы назвал тех, кого безоговорочно примет каждое русское сердце. Ломоносов, Суворов, Пушкин.
– Есть какой-то главный девиз всей вашей жизни, который помогал вам в трудных переделках и который вы могли бы предложить подрастерявшимся сейчас согражданам?
– Я не считаю сограждан растерянными или несчастненькими. У нас граждане шустрые, зубастые, а я не настолько преуспел в жизни, чтобы чему-то их учить. Они уже и «Не стой под стрелой» усвоили, и «Соблюдай дистанцию». А вот «Любите друг друга» – это, мне кажется, до сих пор свежо и актуально.