Безлюдная улица, освещенная керосиновыми фонарями…
По обеим сторонам ее тянутся черные, полусгнившие от времени заборы.
Одетый в лохмотья мальчуган, лет тринадцати, и девочка годом моложе его, оба оборванные, закутанные в грязное тряпье, стоят у фонаря и, нахмурив лица, считают деньги.
Сегодня они весь день приставали к прохожим и назойливо гнусавили:
– Барин, подайте копеечку…
Звякают медные монеты…
– … Да два гроша… слышь – шишнадцать копеек… здорово? – хвастливо спрашивает девочка, подбрасывая на ладони деньги.
– Ужо… Оснадцать да два, да двугривна – сорок да копейка да пятиалтынник – пятьдесят шесть…
– Врешь – покажи-кась… – И девочка с завистью стала пересчитывать чужие деньги, постоянно сбиваясь и вновь принимаясь за счет.
– Ишь сколько! – по белым подавали… Мне не дают… – чуть не плача от зависти, проговорила она.
– Гы – смехота! – немного помолчав, продолжал мальчик. – Иду с Васькой-Кудри по рынку… Мужик кранты медные продает… Увидел он, что Васька рыбину у бабы лямзает, побежал за Васькой и хвать его за кудряшки. Тот воет, а мужик его к городовому – а я-то – гы-гы – тем временем – гы-гы – свистнул у него три кранта – да и лататы! Вавилычу продал – ловко?
– Значит Ваську забрали?
– Наверно!..
– Где же я ночевать-то буду?
Ее слова прозвучали испуганно и беспомощно.
– А где хошь!.. – с торжествующим бессердечием глядя на нее, сказал мальчуган.
Она долго молчала, соображая что-то:
– Сеня!.. ты подари мне гривенник… – просительно улыбаясь, обратилась она к мальчику. – Я бы у Вавилыча ночевала…
– А этого не видела? – поднеся к самому ее носу грязный красный кулак, злобно прошипел Сенька. – Небось вчера не пошла со мной ночевать… С Васькой небось… Кудри вишь у него… Сунься-ка к нему сегодня…
– И не надо, гнилозубый! Под забором заночую… – Девочка плюнула и, повернувшись, быстро пошла. Сенька долго глядел ей вслед, потом, подумав что-то, побежал ее догонять.
– Фимка, пойдем ко мне, а!.. Сена натаскаю… Я и гривну тебе дам…
Девочка замедлила шаг. Предложение было соблазнительно.
– Я тебе два гривенника дам…
– Врешь ты все!
– Ей-Богу, ну?
– Врешь ты…
– Святая икона… А сена-то много – зарыться можно… Тепло… Идем, Фимочка…
Упорство девочки было сломано… Она живо рассчитала все: во-первых, выгодно, во-вторых, Сенька такой ловкач – с ним не пропадешь, в-третьих, раз он так убедительно просит, – значит любит…
Она подала ему руку.
Сенька схватил ее и быстро повел.
Они свернули в темный переулок и очутились на берегу широкой реки. Вся белая, занесенная глубоким снегом, она сливалась со светлой мглою зимней ночи.
Кругом бело, безлюдно и тихо…
Только ветер нет-нет подымет столбы сухого снега, покрутит ими в воздухе и бросит на землю.
Долго шел Сенька со своей спутницей по дороге вдоль набережной, удаляясь от города. Фимка едва поспевала за ним и молча глядела в небо.
Она поскользнулась и упала, но, встав, снова устремила взор свой в синюю бездну звезд.
– Сенька!
– А?
– Гляди – небо…
– Да…
Сенька, будто поняв недоговоренную смутную мысль, замедлил шаг и тоже поднял глаза.
– Чисто как… – прошептал он.
– Да-а…
Они опять замолчали, продолжая путь.
Заборы стали попадаться реже…
– Фимка… ты знаешь – я себе ножик купил вострый!
– ВЫрешь! – испуганно проговорила девочка.
– Святая икона! – На вот, гляди! – Он сунул руку в опорки и вытащил большой финский нож в кожаных ножнах.
– На што тебе?
– А так, пригодится, – хвастливо-загадочно ответил мальчик.
Фимка посмотрела на него со страхом и вместе уважением: в глазах ее он вырос; он – страшный, настоящий хулиган!
Дорога вильнула в сторону.
Река, заметенная снегом, сплылась с берегом и казалась теперь беспредельной равниной.
– А вон и мой дом! – сказал Сенька.
– Где?
– А вон видишь чернеет?
Сенька показал пальцем на середину реки.
– Да ведь это барка?
– Ну да!
Они спустились на реку, в глубокий снег.
– Сенька, я не пойду… Чулков нету – голые ноги, зябко…
– Садись на закукорки!
Сенька подставил ей свою спину.
Фимка, смеясь, вскарабкалась на нее, и он, кряхтя и утопая по колени в снегу, зашагал по направлению к барке.