Я не знаю, я просто… вот сидя вот буквально 5 минут назад, куря, вспомнил, что у меня есть вот такая брошюрой. Я вам покажу и попробую «замучить» вас довольно обширным, да, обильным чтением стихов. Как говорится, не только водитель… ни одним римским водителем жив человек.
Это номер 11 какой… Ну не знаю, весна, да, пятьдесят третьего года, приложение к журналу «Огонёк». И, если честно, там я прочитаю… там штук пять, наверное, стихотворений вам, разных поэтов. Я полагаю, что каждый из них уже через… там, даже не через 3 года, когда был Двадцатый съезд, а через пару месяцев уже очень жалел, наверное, о том, что поучаствовал в этом, казав–ся тогда важном, престижном сборнике.
Итак, вот просто подряд. Хотя я буду поглядывать на авторов. Ну не знаю…
«Грянуло немыслимое горе, жжёт сердца последний бюллетень, над Москвой, над Волгою, над горе, надо всей землёй нависла тень. И на в южном мартовском рассвете рупора суровые гремят: человек XX столетия, сталинского Знамени солдат. Если ты не сдержишь слёз горячих, рвущейся безудержно из глаз, от своих товарищей не прячь их, быть с друзьями в этот трудный час.»
Следующее, допустим, так. «Ещё и двух не миновало суток, как оглан был первый бюллетень, и сон Москвы был короток…» Это была Маргарита Алигер первая. «…И сон Москвы был короток и чуток, и третий наступил печальный день. На митингах, как в первый год военный, звучали только главные слова. Но как неотвратимо, как мгновенно, вся на глазах меняется Москва.
Наш Сталин с нами. Под морозным ветром, в сиянии утра, в говоре людском, всей правдой светлой, всем вниманием светлым, он каждому понятен и знаком. Так врезан в память облик человека — прост и велик и бесконечно жив. Так будет он стоять на вахте века, своих очей орлиных не смежив, он будет жить…»
Николай Осеев… Это был Павел Антокольский. Опять же что-то я забываю произнести имя автора.
Николай Осеев: «Сила людей несметно, имя вождя бессмертно. Он будет жить в геройских дерзаниях, он будет жить в народных сказаниях, в тысяче устой людской молвер, оплота его — Москве. Да свет тот горит, не погаснет, свет, зажжённый им на тысячи лет.»
Значит, следующий у нас — Микола Бажан. Но как бы это перевод… Ладно: «Обливается сердце кровью, наш родимый, наш дорогой… Обхватив твою изголовье, плачет Родина над тобой. Плачет Родина, не стирая слёз, струящиеся по лицу. Всею жизнью своей присягаю полководцу, вождю, отцу…»
Ольга Берггольц, которую беременную били в тюрьме, она потеряла ребёнка, у неё мужа расстреляли… Ну, собственно, как бы это стандартная, наверное, история для того времени. Петрусь Бровка, понятно. Ван Япин (перевод китайского).
«Март, вечер, пятое число. Какой неумолимый час, как горько всем, как тяжело: любимый вождь ушёл от нас. Нет, он не умер, он живёт, в сердцах народов он живёт, под знаменем его — вперёд, к рассвету, в коммунизм вперёд. Умер Сталин? Нет, не правда, это Сталин жив, он умереть не может. Почему же рядом с красным цветом чёрный цвет в знамёнах мир тревожит, грудь теснит нежданная беда? Так мы не рыдали никогда.»
Антанас Венцлова, папа Томаса, да, друга Бродского тоже. Опять–таки Платон Воронько, Самед Вургун… «Я руку Сталину пожал, и клятву Сталину я дал, и луч его орлиных глаз глубоко в душу мне запал. Как поверить, что ныне навеки закрыл он глаза? Что сегодня мы в Зале Колонном навек с ним прощались, и весна не весна, словно многие годы назад, в дни, то есть ту же январское, когда с чём мы расстались…»
Расул Гамзатов, естественно. «И нет его… СБ не слет… Дино слово… для горя такого…»
Иосиф Швили, так это кто… «Впервые плачет девочка моя совсем не детскими, тяжёлыми слезами, и не могу её утешить я, подняв её над головой, в Колонном зале, среди цветов. Товарищ Сталин спит, сон нашего отца, величествен, спокоен, уверен вождь, что твёрд как монолит народ Советский, труженик и воин.»
Евгений Долматовский. Сейчас потомки Евгения Долматовского запретили Захару Прилепину и арти… использовать его песни в своих… этих… на мероприятиях на тему. Мустай Карим, дедушка зятя Сечина тоже, вот опять же судьбы людские…
«В час прощания над Москвой безмолвно, и Сталина в Бессмертие провожая, самолётов скоростные волны пролетели, звук опережая. Солдаты мы, оружье не слага–, мы партии на верность присяга–, он будет жить, наш вождь, всегда! Повсюду о нём, как об умершем, петь не буду…»
В скорбной… доме… Это был Мустай Карим. «В скорбной думе мы на площади стояли, даже солнце потонуло в хмурой мгле, даже же выговорить больно: умер Сталин, величайший человек на всей Земле…»
Семён Кирсанов, автор песни «Жил-был я» или эти «Летние дожди» Аллы Пугачёвой и так далее. Якуб Колас… естественно Якуб Колас. Так, это Георгий Леонидзе, это Михаил Луконин: «Невыразимое, неслыханное горе легло на наши плечи, рвёт сердца. На Красной площади — людское море, сквозь слёзы видим своего отца…»
Потом: «От него жена уйдёт к Евтушенко» — нет… «Паровоза, танка, теплохода нет, трактора на всей родной земле, что до рождения в чертежах завода не побывал на сталинском столе. Чтоб на полях работа шла дружнее весной во всех краях родной земли, чтоб Сталину в священном Мавзолее мы рассказать о подвигах могли.»
Самуил Маршак: «Нет, не могла в те дни вместить столица всех тех, кто шёл со Сталиным проститься. Неимоверно тяжела утрата… Так шли прощаться с Лениным когда-то. С друзьями я вошёл в Колонный зал, где в почётный… молча… стал, от постамента с гробом в двух шагах, и пост наш был у Сталина в ногах.»
Сергей Михалков: «Третий день в распахнутые двери вся Москва, весь мир, всё шли и шли. Третий день пытались мы поверить в смерть его — и не смогли.»
Лев Ашанин… так, Пак Тен Сик, перевод с корейского, ладно… Ладно. Кто у нас вот допустим… «Нет слов таких, чтобы ими передать всю нетерпимость боли и печали. Нет слов таких, чтоб ими рассказать, как мы скорбим… н… сбит народ, что вы ушли от… на… скорбит сама Земля, от горя вся седая. И вс–ж мы встретим этот тяжкий час, как вы учили, рук не покладая…»
Константин Симонов… Ну ладно, не буду вас мучить. На самом деле, там все поэты в алфавитном порядке.
Твардовского давайте ещё найдём: тоже человек, который, собственно, сын… (музыка)
«Посреди неумолчно столицы неподвижны навек, их не знавшие устали руки. Снова вместе они, да о ней не знали разлуки. Ленин — вождь опочил, Сталин нёс его Знамя всюду. Оба они нас вели, были с нами на колхозных полях, в городах, на заводах, в нашем мирном труде, во фронтах и походах…»
Симонов, по-моему, в мемуарах очень правильно отметил, что переставь подписи под этими стихами — никто не заметит разницы. Ну и, соответственно, как бы… как полагается.