Напомню здесь об одном эпизоде революционной истории в Китае — в свое время очень известном, но сегодня совершенно забытом. В 1965 г. в Китае разворачиваются события, названные китайской прессой, всегда изобретательной на определения конфликтов, великой классовой битвой на поле философии. В этой битве сталкиваются те, кто думает, что сутью диалектики является порождение антагонистических противоречий, и суть эта может быть выражена формулой «одно делится на два», — и те, кто полагает сутью диалектики синтез противоположностей, а ее правильной формулой — «слияние двух в одно». На первый взгляд — схоластика, а по существу — вопрос истины. Ведь дело идет об опознании революционной субъективности, ее конституирующего стремления. Является ли оно стремлением к разделу, войне или стремлением к слиянию, единству, миру? Во всяком случае, в это время в Китае провозглашают «левыми» тех, кто придерживается позиции одно делится на два, и «правыми» — тех, кто выступает за слияние двух в одно. Почему?
Максима синтеза (слияние двух в одно), взятая как субъективная формула, как стремление к Одному, объявляется «правой» потому, что в глазах китайских революционеров она преждевременна. Верные этой максиме не испытали Двойцу до конца и еще не познали полностью, что такое всеобезображивающая классовая война. Следовательно, то Одно, к которому устремлено желание, пока еще немыслимо, а значит под прикрытием синтеза оно стремится к Одному прошлого. И потому такое толкование диалектики направлено на реставрацию. Если же ты не консерватор, а революционный активист настоящего — ты обязательно должен стремиться к разделению. Вопрос о новом непосредственно является вопросом творческого раскола внутри сингулярности ситуации.
В Китае, особенно в яростный и невообразимо запутанный период 1966–67 годов, культурная революция сталкивает приверженцев одной и другой версии диалектической схемы. Одни вслед за Мао (на деле, бывшим тогда в меньшинстве в руководстве Партии), полагали, что социалистическое Государство не должно политически и полицейски ограничивать политику масс, но, напротив, должно потворствовать развязыванию этой политики для продвижения к реальному коммунизму. Другие, следуя Лю Шаоци и, особенно, Дэн Сяопину, считали, что для экономического управления, являющегося главным, народные мобилизации не столько необходимы, сколько пагубны. Учащаяся молодежь станет острием копья маоистской линии. Ей более или менее открыто будут противостоять партийные кадры и большое количество интеллигенции. Крестьяне займут выжидательную позицию. Наконец, рабочих как решающую силу будут рвать на части соперничающие организации, так что с 1967–68 гг. Государство, рискуя оказаться вовлеченным в разыгрывающуюся бурю, задействует армию. Затем наступит долгий период бюрократических столкновений, крайне сложных и жестоких, перемежающихся, однако, рядом народных выступлений — и так вплоть до смерти Мао (1976 г.), сразу за которой последует термидорианский путч, возвративший Дэна к власти.