До июня 2023 года Женя был в тылу и не участвовал в боевых действиях. Мы с ним почти каждый день были на связи. Он по специальности электрик: сделал какой-то усилитель сигнала, и мы часто переписывались и созванивались. Он даже фильмы мог спокойно смотреть. Я с ним постоянно спорила, говорила, чтобы он подписал рапорт на медицинскую экспертизу, так как у него были проблемы со здоровьем, спрашивала: «За что ты воюешь?» Он обижался. Но мы все равно были на связи, я его ждала. Он надеялся, что скоро все закончится, и он сможет просто вернуться домой, думал, что это месяца на четыре, максимум, на полгода.
В начале июня Женя сообщил, что их переводят под Бахмут и перестал выходить на связь. Я сразу забеспокоилась, звонила его сестре и в воинскую часть. Мне сказали, что его подразделение пошло на Клещеевку и скоро должно вернуться.
Я почитала про Клещеевку в интернете, про то, что это оттуда ушла ЧВК Вагнера, и сразу же поняла, что там капец. Побежала в церковь, заказала разные молитвы. И начала читать телеграм-каналы. 12 июля я нашла видео, на котором видно, что Женя попал в плен. Думаю, он не погиб, потому что боженька его спас, ведь я каждый день молилась.
В этот же день мы с жениной мамой пошли в воинскую часть, и я показала им видео. Они зафиксировали информацию и отправили ее в краевой военкомат Красноярска. Оттуда ответили, что видео недостаточно для того, чтобы признать человека военнопленным. Мол, видео можно подделать, нужны рапорт от командира, который находится в Украине и свидетельства очевидцев: при каких обстоятельствах человека взяли в плен. Несколько недель я каждый день звонила то в одно ведомство, то в другое — и все без толку. Я даже предлагала Жениной маме поехать вместе в Уссурийск, где размещалась его часть. Я уверена, что одно дело, когда по телефону обращаешься, а другое, если бы мы приехали и лично требовали признать его военнопленным. Но мать говорила: «Куда я поеду, у меня работа, разберутся сами».
Тогда я не выдержала и разместила в одном из телеграм-каналов обращение к сослуживцам Жени: прикрепила его фотографию и попросила, чтобы кто-то дал показания о том, как его и его сослуживцев взяли в плен.
Его мать, когда узнала, позвонила и начала орать в трубку: «Ты кто такая? Ты что творишь? Я мать, я его родила, ты должна у меня разрешение спрашивать». А буквально на следующий же день после моего обращения, 9 августа, Женю признали военнопленным. Я обрадовалась, подумала, что наконец-то его скоро смогут обменять на украинских пленных, и он вернется домой. Но ничего не произошло.
Я обращалась в Министерство обороны, в военную прокуратуру, в Красный Крест, к уполномоченным по правам человека в Красноярске и Москве, в военную полицию, к нескольким депутатам Госдумы, в фонд «Защитники Отечества». Президенту тоже писала. Спрашивала, когда будет обмен, когда мне вернут моего мужчину. Но мне говорили «Это секретная информация, мы предпринимаем действенные меры».
Не дождавшись помощи, я создала ютуб-канал и опубликовала видео, в котором рассказала про Женю и про то, что его не включают в списки на обмен, а еще о том, что мы — родственники пленных — не знаем, к кому обращаться, никто ничего не объясняет: по какому принципу людей вносят в списки на обмен, когда будет следующий. Пленных тысячи, а меняют 45 на 45 — это какая-то показуха. После моего видео мне начали приходить похожие ролики от других родственниц мобилизованных: они также рассказывали, что потеряли связь со своими мужьями или сыновьями и обращались к власти за помощью. Я все это публиковала на своем канале.
После этого мама Жени перестала со мной общаться. Думаю, ей страшно, что такое внимание может как-то навредить и Жене, и, возможно, ей самой. Но я уверена, что только публичность теперь может сработать.