«Я принципиально уклонюсь от попыток дать ответ на вопрос, является ли пассионарная теория этногенеза истинной или ложной. Её квалифицированный разбор занял бы десятки страниц и не принёс бы искомого результата. Эта теория определённо относится к разряду тех, которые никогда не бывают ни полностью подтверждены, ни полностью опровергнуты.
Речь пойдёт о другом – о том, насколько правильно понимают написанное Гумилёвым даже его самые преданные последователи, не говоря уже об оппонентах.
Понятие “пассионарность” с лёгкой руки Льва Николаевича распространилось чрезвычайно широко. Но я не уверен, что все, кто пользуется этим термином, знакомы с его корректной дефиницией. Например, такой: “Пассионарный импульс – поведенческий импульс, направленный против инстинкта личного и видового самосохранения”. Или такой: “Пассионарность как характеристика поведения – эффект избытка биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность, часто ради иллюзорной цели”.
Это всё. Оба определения даны самим Гумилёвым.
Но какие бы усилия он не прилагал, чтобы объяснить, что с темпераментом, воинственностью, склонностью к жестокости, равно как и умственными способностями, этическими нормами и т.д. пасионарность не имеет ничего общего, эти усилия пропали даром. Термин встречается в обиходе именно в этих значениях.
Думаю, Л.Н. был бы крайне удивлён, узнай он, что в один прекрасный день пассионариями станут упорно называть кавказцев. Он ведь утверждал, что кавказские горы – идеальное место для неограниченно долгого существования древних этносов, утративших пассионарность и впавших в гомеостаз, т.е. живущих в состоянии равновесия с окружающей средой. Такие народы не склонны к переменам и живут по заветам предков, свято чтя свои обычаи, иногда невероятно древние. Гумилёв называл их этническими реликтами (а также статическими этносами, изолятами или персистентами).
Я не могу назвать себя знатоком Кавказа, но мне доводилось бывать в тех краях. Я гостил в разных семьях, наблюдал их быт. Это действительно невероятно архаичные общества, с бесчисленными обычаями и сложными системами табу, вроде запрета на произнесения женщинами вслух имён родственников со стороны мужа или ритуалов вставания. Если в комнату входил восемнадцатилетний, шестнадцатилетнй вставал при его появлении и стоял, пока старший не разрешaл ему сесть. Женщины стояли в присутствии мужчин (но перед пожилыми женщинами вставали мужчины). Вероятно, я доставлял им массу неудобств – войдя в помещение, я иногда забывал дать присутствующим разрешение сесть, и то и дело какие-нибудь юноши стояли, пока до меня не доходило, что они стоят из-за меня. Это пассионарии? Стремящиеся к самопожертвованию ради иллюзорных целей? Те, кого Л.Н. называл “людьми длинной воли”?»