И если соединить эту цепь исторических примеров (которую можно продолжать и дальше) с наглядным жизненным опытом, показывающим нам каждый день, как преображается человек, переходя от службы, труда подневольного, к труду свободному, труду на себя – на своем участке, в своём доме, у своего автомобиля, – то можно, не дожидаясь точных подсчётов по предложенной схеме, прийти к однозначному выводу: увеличение свободы неминуемо влечёт за собой увеличение производительности труда и, наоборот, всякое сужение “я-могу” снижает отдачу в труде.
Окончательно резюме этой главы можно сформулировать так:
Чем шире социальное “я-могу” человека, тем больше энергии вкладывает он в свой труд, но тем труднее центральной власти пользоваться результатами его труда для своих нужд; чем уже “я-могу”, тем меньше продукт, но тем проще его присвоение.
Только высокая политическая и гражданская культура народа, суммированная в гибких и устойчивых политических институтах, может позволить ему пользоваться экономическими плодами свободы, и, наоборот, народ отсталый в политическом отношении всегда должен будет ради сохранения своей целостности довольствоваться грубой тоталитарной властью, полурабским состоянием и бедностью.
Нет никаких оснований считать, что эта закономерность утратит силу в условиях наступающей индустриальной эры. Насколько мы можем судить, человек остаётся всё тем же существом, жаждущим расширения своего “я-могу”, напрягающим все духовные и физические силы, когда перед ним возникает надежда на такое расширение, и сникающим, когда эта надежда испаряется, когда он видит, что, сколько ни трудись, ничего, кроме мизерного оклада, обеспечивающего лишь самое необходимое, не получишь. Теми же остаются и правительства с их постоянной нуждой в средствах и готовностью, отнимать у трудового человека всё то, что они не в силах добыть разумной организацией народного хозяйства. Казалось бы, развитие техники и потребность в высококвалифицированной рабочей силе должны ограничивать возможности сужения социальных “я-могу”, не допускать возвращения рабства, но та же техника даёт в руки центральной власти небывалые ранее средства для создания системы принуждения, для организации бесконтрольного распоряжения всем продуктом народного труда. Выход на международную торговую арену немедленно обнаруживает огромное экономическое превосходство тех государств, где труд свободен, но правительствам государств несвободных достаточно уделить лишь малую толику своих обширных средств на создание системы дезинформации, чтобы скрыть экономическое отставание не только от народа, но порой и от самих себя и достигнуть блаженного неведения Екатерины Второй, полагавшей, что у неё всякий селянин имеет курицу к обеду.
Поэтому нам следует расстаться наконец с иллюзиями и перестать надеяться, что промышленный прогресс и научно-техническая революция сами собой вывезут нас к какой-то новой свободной и богатой жизни. Свобода в индустриальном мире будет стоить так же дорого, как и раньше, и доставаться будет по-прежнему лишь тому народу, который знает ей настоящую цену и готов платить её. Над народом же, боящимся тягот и опасностей свободы, всегда будет висеть угроза рабства, называемого теперь всеобщей трудовой повинностью, нищеты, восхваляемой как преодоление “экономизма”, круглосуточного полицейского надзора, оснащённого всеми средствами радио- и телемеханики и выдаваемого за неусыпную отеческую заботу.