Когда мы с Вадимом Левенталем и Павлом Крусановым пили водку в узбекском кафе “Бек”, прозвучала мысль: поскольку для Бога нет времени, все мы для него уже умерли и уже находимся в раю или в аду.
А до этого я встретил в зоопарке лебедя-шипуна. Он смотрелся в стекло, видел своё отражение и пытался его клюнуть. Лебедь мог видеть себя, но он не мог осознать себя. Утверждая своё “я” самим своим бытием, он собственного образа, явленного ему, не опознавал. “Вот же ты”, – показывало ему стекло. Но он видел в стекле кого-то другого.
Мы способны и осознавать себя, и видеть себя, но, возможно, есть нечто такое, перед чем мы подобны этому лебедю: мы видим его и имеем его в себе, но не узнаём.
В том же зоопарке живёт белый медведь, довольно поджарый и грациозный; очевидна та огромная скорость, с которой он способен гнаться за добычей; но мощь цивилизации, окружившей его прочной оградой, позволяет нам умиляться этому свирепому хищнику, как какому-нибудь шпицу.
Вот челюскинцам приходилось от этих зверей отстреливаться; вернувшись в цивилизованный мир в июне 1934 года, они подарили шкуру белого медведя – как положено, с головой – Сергею Мироновичу Кирову. Получается, он топтал её в своём кабинете не более полугода. Мы же можем видеть её до сих пор.
Киров был мужчина неоднозначный. Свою квартиру он заполнял книгами и охотничьими трофеями. Даже вместо прикроватного коврика у него лежала шкура лисицы, тоже с головой. Так вот будешь вставать среди ночи в туалет, наступишь на пустую лисью голову и грохнешься.
Но грохнулся он в другом месте, и лиса тут совсем ни при чём.