В бытность мою философом, будучи ещё студентом-вечерником, я подрабатывал в одной конторе на должности, более всего схожей с делопроизводителем. Я принимал почту, сортировал её, регистрировал, рассовывал по разным папкам и выполнял другие мелкие поручения. Платили мало, но работа была честная, я мог без ограничений пить чай, сидеть в тепле и освобождаться уже к часу дня. Проработал я так всю зиму и с наступленьем теплых дней подыскал себе другое место.
В конторе той был один человек, с первого дня меня заинтересовавший. Звали его Виктор Леталович Ганусов. Он занимал пост одного из заместителей директора. То есть принадлежал к управлению, но несмотря на это любил сидеть с подчиненными в их кабинетах и пить чай. Надо сказать, что в целом коллектив был очень приятный, ко мне отнесся тепло и дружелюбно, так что с некоторыми работниками – сейчас уже довольно почтенного возраста – я даже общаюсь до сих пор. Так вот Виктор Леталович не брезговал заходить и ко мне. То было прекрасно, что он усаживался пить чай и рассказывал мне много интересного. Ему было около 50 уже лет и принадлежа к той бессмертной, как некоторые её называют «советской», породе людей, которые всегда бодры и веселы, он одевался в мягкую пару, пиджак и брюки которой всегда были разного цвета. Всего же цветов, по его словам, у него было несметное множество. Я любил его слушать, у нас даже получался содержательный разговор, но всегда выходило так, что чем бы я его не пытался удивить, оказывалось, что нечто подобное не только уже знакомо ему, а именно с ним самим и приключилось. Рассказывал и преподносил он это так, как до того мне никто ничего ещё не рассказывал и не преподносил.
И вот однажды утром Виктор Леталович зашел ко мне. Вид у него был несколько более обычного озабоченный, даже хмурый, что было ему не очень свойственно. Он рассеяно скользил взглядом по полкам, потом присел и спросил:
– Ну, как дела, студент? Как сажа бела?
– Всё хорошо, Виктор Леталыч! – ответил я, обрадовавшись ему и нажимая на кнопку чайника в надежде, что он, может, так просто зашел поболтать.
Но я ошибся. Он что-то промычал в ответ и попросил меня достать ему одну папку, сказав, что именно его интересует. Я дал ему дело, и он принялся его листать.
– Смотри-ка… Прошито и пронумеровано, а? – подивился он и усмехнулся.
– Всё как водится – чин чинарём, Виктор Леталыч! – усмехнулся и я.
– Да, действительно, как водится! Иди-ка сюда, – позвал он меня, что-то найдя и рассматривая. – Смотри, видишь? А теперь вот сюда, видишь?
Я видел, что дело это было старое-престарое, сшивалось задолго до меня, и оказалось, что в описи указан нужный документ и страница, а подшит был совсем другой лист и проставлена другая страница. То есть именно то, что искал Виктор Леталович, куда-то делось.
– Да, скверный анекдот, – сострил я. – Знаете, это так всегда бывает.
Я начал ему, шутя, доказывать, что именно энергия ищущего и материализует находку, что всякое возможно и т.д., но Виктор Леталович не смеялся, а только погрустнел и осунулся. Никогда до этого я его таким не видел, и мне стало его жалко.
– Меня ведь за задницу теперь возьмут, – совсем тихо проговорил он. Затем он поднялся и совсем неожиданно пропел крепким басом, – ерунда это всё! Не в бумажках жизнь, студент! Бывай!
И вышел. Всё это мне показалось забавным, я взглянул на опись, в нужном месте было что-то про строительство, меня это не заинтересовало, и я сел пить чай. Работать оставалось недолго, делать ничего не хотелось, я предался размышлениям, и в памяти неожиданно для меня всплыл интересный эпизод.
В начальных классах я хорошо учился в школе, а мама, поощряя мою усердность, покупала мне еженедельно футбольный журнальчик, который я сам себе позволить не мог. За два с лишним года у меня накопилась большая коллекция, я всюду хвастал ею, любил перечитывать и гордиться. И вот как-то раз один мой товарищ сообщил мне, он где-то узнал, что в таком-то номере моего журнала публиковалось большое интервью с кем-то, уже не помню, его интересующим. И что он, естественно, хотел бы воспользоваться моей коллекцией. Я, разумеется, приосанился, согласился, пригласил его домой, отодвинул все ящики, и стал искать. Какого же было моё удивление, когда именно нужного нам выпуска у меня не оказалось. Я был так шокирован, что совершенно не мог уложить в голове, как это произошло! За что это мне, зачем вообще существует подобная несправедливость? Сейчас, вспоминая, понимаешь, что жизнь выкидывает ещё и не такие коленца. После я вспомнил, что дал этот номер почитать, а потом мне не вернули и уже не вернут никогда. Товарищ мой подал вид, что огорчился, однако, я-то заметил в его глазах плохо скрываемую усмешку над моим провалом. Потом в течение некоторого времени я пытался реабилитировать свою коллекцию, всячески козырял фактами, упоминал в компании прочитанное в старых журналах, но всё было тщетно, мои друзья смотрели на меня, кивали, и всё понимали. У детей вообще хорошо получается всё очень быстро понимать и угадывать. Устав терзаться, я выкинул все журналы и с тех пор по сей день никогда не держал в руках ни одного выпуска.
Посмеявшись над нелепостями жизни, я засобирался домой, но тут меня всколыхнула интересная мысль. Я открыл папку, что листал Ганусов, и посмотрел на дату документа в описи. Оказалось 19 сентября 1996 года. Я стал прикидывать и вспомнил следующее: 20 сентября у моей мамы день рождения, и как-то раз я поздравлял её кисло и недовольно, потому что как раз за день до этого и не нашел этот проклятый журнал. Я стал высчитывать год, и получалось, что это точно был именно 1996 год! Как здорово, думал я, видимо, 19 сентября 1996 года был очень крутым и особенным днем в истории, и, наверное, все документы, вышедшие под этой датой, обречены впоследствии затеряться. Потом я, конечно, сообразил, что журнал-то мы искали совершенно другой даты, а значит всё это ерунда и работает как-то иначе и сложнее.
Взглянув на часы, я начал собираться. Пока собирался, отметил про себя, что почему-то мне кажется такое совпадение вполне закономерным. Выйдя из здания, я заторопился домой. Шёл крупный снег, было хорошо, и уже проходя через КПП, я вспомнил ещё кое-что: ведь вся эта история с журналами на самом деле есть не что иное, как плод моего молодого и буйного воображения.