Вечером — не помню, в день совещания или на следующий — Иванкин сообщил Артему и Кате, что у нас форс-мажор: нужно собрать вещи и утром уехать с квартиры. А пока другой вписки нет, пожить в лесу. Мы доехали на каких-то автобусах, троллейбусах, я не помню, до северного выезда из Рязани. Потом прошли несколько километров. На выезде из города был пост ДПС, или там просто стояли машины ДПС, я не помню. По западную часть от дороги находится пожарная часть. Мы перед ней проходили. Прошли, там река, какая-то некрупная, но достаточно большой мост. На мосту сверху мы сели на попутку и доехали по трассе на уровне той деревни [Лопухи]. Машину вообще не помню, водителя тоже; это был не внедорожник.
Если смотреть по карте, там между этой деревней есть еще какая-то, прямо рядом с трассой. Мы проходили через нее. Потом ушли в леса, обходили деревню. Получается, мы с запада на восток шли. С западной стороны мы подошли к деревне, увидели, что это деревня, и обошли ее. И снова вышли на восток от деревни.
У Кати и Артема были мелкие рюкзаки, буквально на 20 литров. У нас были побольше, на 40-50. Обрезы Иванкин держал в рюкзаке. Уже на месте достали — потому что это типа нормально [в лесу]. 410-й — он и так короткоствольный. А 12-я была длинная, ее Пчелинцев отпилил еще когда, по-моему, ждали нашего отвоза в Рязань.
В лесу выбрали место для ночевки. Глушь. К тому моменту, как дошли, была уже вторая половина дня, через некоторое время потемнело. Мы разожгли костер. Совсем рядом росла большая ель, мы отрезали и наломали лапник. Положили бревнышки, ветки, сверху лапник — и получился такой матрас. Без палатки, естественно. Можно тентом укрываться. Спальник — чтобы не замерзнуть. У меня его не было. Укрываешься всеми своими шмотками, надеваешь на себя термухи. Мы переночевали, но я не спал почти.
Иванкин предполагал, что все пройдет ночью, тихо, без выстрела: пока они спят, порезать шеи. Но они настолько закутанные подо всем лежали — если подойдешь и захочешь что-то сделать, проснутся. Там шарф, куртки, спальник. Естественно, нужно все это было снять. Я не мог и морально, и физически. Иванкин — тоже, во всяком случае я его отговорил. Затягивал время. В итоге так до утра все прошло.
Когда рассвело, Иванкин стал говорить, что времени ждать нет, надо действовать. Солнце только встало. Он сказал ей [Екатерине Левченко]: пошли соберем дров или еще что-то. Точно не помню, но кажется, это касалось дров, хвороста. Типа распалить костер. Потому что [вместе их убивать] — я этого бы не потянул. Уходя, Иванкин показал [на них], типа он сейчас будет все делать. Я должен был сам с Артемом.
Я не видел, что там [куда ушли Иванкин и Левченко] происходит, это было не в зоне видимости. Но я понимал, что все начнется сейчас, — и на всякий случай убрал от Артема подальше «Сайгу», а сам находился рядом с 12-й. У меня был патрон в патроннике на предохранителе — так всегда было на случай, если кто-то нападет и нужно будет быстро среагировать.
Через некоторое время Левченко закричала. Крик небольшой, потом: «Помогите!» — и будто заткнули. Мы с Артемом сразу подскочили, стоим, друг на друга смотрим, не понимаем, что происходит. Буквально через 20 секунд бежит Иванкин. Он нож убрал, но когда подбежал ближе, у него на руках стала видна кровь.
Тогда я снял предохранитель. Когда я понял, что уже одно [убийство] произошло, то выбора большого не было, уже некуда было деваться. Может, раньше надо было [отказаться], но неизвестно, чем бы все закончилось. Я навел ствол на него [Артема], успел сказать: «Извини», — и выстрелил. Не знаю, поверите ли мне, что я извинился, это сути не меняет и меня не делает хорошим, просто звучит тупо и ужасно.
Патроны были «магнум» с высокой юбкой, вроде красного цвета. Не помню фирму, но назывались так. Мощные, чтобы с обрезанным стволом [после выстрела] досылало следующий [патрон в патронник] — и потому что с обрезанным стволом был очень большой разлет картечи [в отличие от длинного]. Парень упал на колени, начал стонать, лицо поплыло, смотрел в никуда. Я в полном шоке, что он мучается, сразу же перерезал ему артерию, и он затих. Я резал артерию не из-за того, что хотел что-то причинить ему, а потому что он мучился: это были бы секунды, но я не хотел, чтобы хотя бы какое-то время человек мучился.
Я был в полном шоке, но так как произошел выстрел, он [Иванкин] такой сразу: «Надо быстро валить отсюда. Давай быстро выкапывать ямы и валить». Я начал копать на месте, [где потом нашли Артема]. Иванкин сначала мне помогал, потому что я говорил: «Не уходи, чувак, никуда». Мне было страшно. А потом он такой: «*****, надо сваливать отсюда». И я в итоге один закапывал. Не очень глубоко. Лопатка была садовая, как мастерок. Совсем маленькая.
Иванкин копал там, [где было тело Левченко]. Я думаю, что его яма примерно как моя. Делая расчеты сейчас, понимаешь, что она не глубже. Это точно. У него тоже была маленькая лопатка, такая же, как у меня. Присыпано сверху землей и всем, что находится вокруг, чтобы сделать одинаково. По крайней мере, я так делал. Думаю, он тоже так делал. Нужно было сделать так, будто здесь ничего нет, — просто закапываешь, делаешь, чтобы все было одинаково с остальной поверхностью земли.
Иванкин отмывался спиртом. С ножа и с себя отмывал. Какая судьба у ножа Иванкина, я не знаю — забрал он его с собой или куда-то дел. Я боюсь ошибиться, потому что у него была пара ножей еще до этого. Не помню, какой из них. Возможно, «Смерч» назывался. Нож разведчика типа. Там прямоугольная рукоятка черная, с пластиком по бокам. У меня был обычный нож, кухонный. В городе я положил его в мусорный пакет и выбросил в бак. Гильзу тоже подобрал кто-то из нас. Может, я, но потом она была у него. Вроде Иванкин ее сжег, а остатки выкинул на какой-то станции в Московской области или целую выкинул.
Рюкзаки [Дорофеева и Левченко] мы спалили полностью с документами. Кроме рюкзаков, мы сожгли бутылку со спиртом, белые пластиковые канистры. Все было спалено.
Когда мы собрались уходить, Иванкин такой: «*****, я ей давал деньги, у нее они остались в кармане, надо достать». Я сказал ему ничего не трогать. Он хотел достать деньги, потому что действительно у нас их не было, а там лежали одна или две тысячи рублей, но я его отговорил от этого. Мы дошли до Лопухов, попили там воды из колодца с ведром. Там Иванкин пообщался с каким-то встречным по поводу такси и вызвал машину. У нас был разобранный смартфон с собой. До вписки [в Рязани] мы добрались ближе к вечеру — Иванкин отчитался Пчелинцеву. Он такой типа: хорошо.
С Иванкиным мы особо не говорили. Я постоянно говорил: «*****, это ****** [катастрофа]». А он: «Все уже, успокойся». Не то чтобы успокаивал, но чтобы я не [истерил]. Иванкин сказал, что она [Екатерина Левченко] закричала, потому что ему помешал шарф. Думаю, шарф с ней, он без шарфа пришел.
Я понимаю, что никакие мои слова не смогут вернуть вам [родителям Кати и Артема] детей, но надеюсь, что мое признание хотя бы поможет понять, что произошло на самом деле, и поможет в раскрытии этого ужасного и бессмысленного преступления. Все эти годы я виню себя в том, что повелся и участвовал в этом — вместо того, чтобы предотвратить. Желание хоть немного восстановить справедливость и побудило меня рассказать, что там произошло. Я полностью осознаю свою вину в совершенном и раскаиваюсь.
* * *
Через день или пару дней мы уехали на электричке в Москву. Я не помню, было это ночью или ближе к утру. По-моему, ближе к утру. Кульков приехал в Рязань, когда мы уже уехали, и поехал за нами в Москву. Через пару дней после его приезда я покинул страну. Стволы остались с Иванкиным. Я слышал, что он их где-то прикопал, или что-то такое. Уже после моего отъезда. Они же не испарились.