Я люблю смотреть в окно. Ещё больше – на окне сидя. В такие моменты, когда сидишь и смотришь вниз, часто попадается что-нибудь любопытное или занятное. Старичок идет, ноги волоча, парочка его обгоняет, от счастья хохоча, детки навстречу бегут, смеются, трезвые ещё, птицы летят, но не гадят на нас – хорошо! А в окне напротив, недалеко совсем, какая-нибудь девушка красивая покажется, улыбнется тебе и шторкой так кокетливо взмахнет и исчезнет. На кухню или в другую комнату, или же просто отойдет чуть в сторонку и ждет. А потом опять покажется, но уже с грустным видом, как бы и не замечая тебя, на подоконник сядет, и долго смотрит куда-нибудь в одну точку неопределенную, колени руками обняв и головку сложив смирно. В такие моменты можно тоже усесться на виду у нее поудобнее, взять, например, гитару, перебирать струны, улыбаться и размышлять, как бы с ней познакомиться – девушка-то хорошая, это уже понятно и видно. Проще всего, конечно, рукой ей помахать, не откладывая, а потом знаками как-нибудь уж выспросить телефон или, скажем, назначить встречу под окнами. А можно что-нибудь сыграть громко, на всю улицу, что-нибудь романтичное или, наоборот, задорное, и когда она зааплодирует в конце, завязать разговор. Или нарисовать на А4 сердце красное или цветок, или два лица, взаимно влюбленных, или иную какую глупость. Это всё очень легко делается и каждой, наверное, может понравиться. Или вот ещё квартиры номер можно вычислить и нагрянуть, или Витьке позвонить, вон его окна недалеко, спросить, что же это за солнышко сидит и светит мне. Ещё эффектно будет, если раздеться донага и сесть опять обратно. Невозмутимо. И закурить, задымить, как следует, взять в руки ещё камеру и снимать улицу. Или, скажем, взять в руку член, в другую – камеру, и снимать не улицу, а девушку. Хотя, это уж слишком… Неправильно могу быть понят. Или так: сначала остаться в одних шортах, а потом стянуть их при ней! Она сразу всё поймет и, может, тоже что-то с себя снимет. А я, конечно, сыграю в джентльмена, смотреть не стану, а пойду звонить Витьке, узнаю номер её, дозвонюсь и скажу, что поражен.
И вот в момент, когда ты решишь окончательно, что разденешься – всё равно, мол, скучно так просто сидеть без дела – а за нее решишь, что ей это понравится, с тобой обязательно случится какая-нибудь нелепица! Этим всегда и заканчивается «занятность» сидения на окне. То есть она и заключается в том, что от сидения на окне переходишь к какому-нибудь занятию, чаще непредвиденному и несуразному. Не знаю, почему и зачем это, но со мной, кажется, только так и выходит. Например, спрыгнув с окна вдруг неожиданно больно подвернешь лодыжку, и уже ни за что не захочется раздеваться, или позвонит по телефону (или, что ещё ужаснее, в дверь!) подзабытый старый знакомый либо родственник, от которых никак не будет удаваться отвязаться, или в другой комнате раздастся почти выстрел – это труба лопнула и уже заливает соседей… Словом, что-нибудь да будет. На моей памяти со мной случалось уже первое и третье. Правда, в первый раз я наблюдал ночную пьяную драку, а второй раз – лишь высокого человека в костюме, но костюм был такой невиданной белизны, что я до сих пор уверен, что видел ангела или даже больше. Полюбил я сидеть на окне не так давно, и ничего ещё сколь-нибудь запоминающегося больше не наблюдал – всё какие-то набившие уже оскомину старики да дети, вот как сегодня. Хоть бы действительно девушка какая показалась в доме. Скорее всего, покажись она, всё будет не так, как я нафантазировал. Во-первых, она будет где-нибудь черт знает в каком окне, так далеко, что я и не увижу. А если увижу я, то уж она-то точно будет все время смотреть во все абсолютно стороны, как дура, кроме моей. Во-вторых, у нее обязательно окажется очень среднее лицо, настолько невыразительное, что ни о каких сердечках, конечно, я и не подумаю. В-третьих, даже если она будет меня видеть, и я буду рад, что она видит, и даже пусть я что-нибудь ей прожестикулирую или покажу, или вытащу, и даже если она улыбнется мне, всё равно мы не познакомимся, потому что к ней сзади подойдет её сожитель, неотесанный чурбан, простак, не задающий вопросов, начнет её целовать, лапать и утянет прочь от окна. А потом окажется, что кровать у них стоит там же – у окна, и будет, конечно же, видно как он дрыгает своими кривыми ногами в носках, наверняка грязных и вонючих, как и он сам, и ничего другого видно не будет. И вот это зрелище и станет для меня тем любопытным, что я увидел за день. Я так и буду смотреть в то окно, не в силах оторваться, пока они там не закончат и не разбредутся по своим делам. Девушка, перед тем как уйти, наверное, подойдет к окну ещё раз – раскрыть форточки, и лицо у нее будет всё такое же будничное, ничего не выражающее, среднее. Я покачаю головой, плюну в улицу, и начну слезать обратно в комнату, чтобы случайно опрокинуть кружку с чаем, ободрать локоть о старую раму или, если сия чаша меня минет, сесть на стул и смиренно ожидать звонка в дверь.
Ладно, не сегодня, так и Бог с ним. Второй час гляжу уже, и ничего. Ребята обдолбились и на лавке сидят, не понимают, что происходит, дед, давно опустившийся, образившийся весь, на углу стоит и попахивает на прохожих, тоже не понимает, как так вышло и когда это он успел. Переулок узкий, а машины свистят, несутся! Куда, спрашивается, они так торопятся? Не понимаю… Эх, ну где ты, а?! Хоть что-нибудь, покажись! Как же скучно тебе должно быть, как же скучно мне-то от всего этого и от вас! Ничего… Ничего не происходит. Наверное, поэтому люди и говорят в самых разных ситуациях: «Это ничего!»